Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Никого не вижу.

— Значит мне показалось.

— Да нам хватит и одной лошади, как Дон Кихоту и его Санчо. Ибо я — твой Санчо.

— Лучше будет, если я — твоя Санча.

— Это действительно просто лошадь, — сказал Дэн, когда она была уже рядом. Не понимаю, как я мог увидеть за ней коляску, да еще на пружинном ходу, и могу поклясться с малиновым мягким сиденьем для парочки. И даже с поднимающимся верхом от дождя.

— Это уже был бы настоящий кабриолет, — сказал Колчак. — У тебя, Антон высоко развито журналистское воображение. Честно тебе говорю: писать будешь.

— Если только в Америке, — вздохнул Дэн, принимая это пожелание за несбыточные мечты.

Они не стали по очереди бежать рядом с конем, а поехали вместе, и конь это разрешил, но с условием:

— Назовите правильно моё настоящее имя. — Ну, они так поняли из диалога между собой, как-то:

— Он что-то сказал.

— Тебе показалось.

— Нет, я тебе точно говорю, я сам только недавно узнал, что некоторые кони могут разговаривать.

— Как? У них и языка такого нет, чтобы говорить, и зубы желтые, совсем не те, которые должны быть для отличной дикции.

— Он разговаривает по-другому, через нас.

— Тогда почему тебе он сказал одно, а мне другое?

— Именно для того, чтобы мы в обоюдных разногласиях между собой поняли:

— А что, собственно, ему надо?

— Если он передал тебе информацию в таком агрессивном виде, то это не Кенгуру.

— Ты знаешь, кто?

— Да.

— Скажи.

— Он может подслушать.

— Если он читает мысли, то уже и так финита ля комедиум.

— Нет, пока не скажем вслух, он может и поймет, но не будет уверен. Как говорится:

— Слышал звон, — да не знает, где он, — добавила Щепка местную поговорку. — И добавила:

— Тем не менее, так не может быть, чтобы ты знал, кто это, а я нет.

— Хорошо, я думаю, это будет простая партия в шахматы. Это тот, кого лучше оставить здесь, чем воспользовавшись его комфортом, брать с собой.

— Это шах?

— По крайней мере, это угроза.

— Я могу подумать?

— Да, но лучше сразу примите ту информацию, которая пришлась вам по душе.

— Да?

— Да.

— Тогда это очень опасный Киннер. Я знала до сегодняшнего дня только одного Киннера, а он должен быть в Царицыне.

— Это не он, — сказал Иначе-Ко-Колчак.

— Хорошо, давай на этом закончим. Если я скажу, что поняла, кто это, он может получить уверенность, достаточную, чтобы понять:

— Мы знаем, кто он, — Щепка потрепала коня за уши. Она сидела впереди, и могла легко до них дотянуться. Парень уже начал записывать в свой банк данных полученную информацию, как 4-плюс — фактически достоверную — сбился с мысли от этих ласк, и забыл даже то, что они знают о его Киннерских способностях.

На Царицынских воротах Дэна пропустили. Лева Задов узнал его, и крикнул патрульным:

— Пропустите, это свой. И таким образом, не заметил, как слово Свой и слово Знакомый слились для него в один образ:

— Немного, но бабла даст. И Дэн уже приготовил две взятки, серебряный рубль и золотую пятерку, а зря, ибо сегодня был такой день, что лучше ничего не выбирать:

— Не получится. — Только если, как в Илиаде: по полету птицы.

Туды-твою, или сюды-твою? — она летит. В случае запущенного состояния нерешительности, и это не поможет, потому что Реципиент побоится доверить жизнь Судьбе, или, что тоже самое:

— Судьбу птице.

И Дэн при встрече с Левой, который специально спустился, чтобы:

— Дать человеку пройти в город, — сказал:

— У меня ничего нет.

— То есть, как — нет?

— Да вот так, приготовил серебряный рубль и золотую десятку, но забыл.

— Не верю, — сказал Лева.

— Почему?

— Потому что — как сказано — совравши в большом скажете неправду и в малом. Ты понял, в каком смысле?

— Нет.

— Совравши себе — тебе будет совестно сказать правду мне.

— Что теперь делать?

— Дай мне и серебряный рубль, и золотую пятерку, ибо рубль я отдам тому охраннику, который пропустил тебя у ворот.

— Зачем ему рубль, если он уже меня пропустил?

— Чтобы был мне должен, и запомнил: сколько серебряных рублей в золотой пятерке — столько раз он должен отдавать мне серебряные рубли.

— Но у меня десятка.

— Нет, мил человек, нет, ибо сказано:

— Была бы у тебя десятка ничего отдавать и не пришлось бы, но ты это удвоение сделал только в уме, а в реальности всё как было — так и осталось.

— Ничего не понял! — рявкнул Дэн, и полез за баблом.

— Чего тут непонятного: не утаивай талант, если ты его удвоил, ибо тогда у тебя только прибудет, а если наоборот, то:

— Наоборот и убудет.

— Мы так не договаривались, — сказал Дэн самому себе, но вслух, и Лева принял это на свой счет.

— Какой счет? я не понял?

— Не бойся, я тебя пропущу — отдашь на обратном пути.

И Дэн прибыл в кабак Риц не только без денег, но еще и с потенциальным долгом. Швейцара не было, и он прошел к стойке, работал другой бармен, а Вилли Фрай сидел за столиком в первом ряду, у самого бара.

Далее, с кем уже сидел Фрай? Кажется, кого-то уже посылали.

— Я где-то ее видел, — сказал Дэн, присаживаясь за тот же стол, где что-то делал Вилли.

— Вот из ит? — спросил Фрай, не поднимая голову от бумаг.

— У вас нет отдельного кабинета? — спросил Дэн.

— Пока только под лестницей. Но там нет света.

— Почему?

— Периодически очень часто перегорает лампочка. И знаете почему?

— Нет электрика?

— Есть, но не тот. Вы электрик? Я могу вас устроить на эту блатную работу.

— Сколько платят?

— Вас интересуют деньги?

— Без сомнения. И знаете почему? Меня обобрали у ворот города.

— Он платит в казну.

— Да? Сколько? Рубль платит — пять золотых берет себе? Вилли снял очки в серебряной оправе, избавляющие его от дальнозоркости, и спросил:

— Вы хотите, чтобы я его расстрелял?

— Да.

— Отличная идея. Но, но есть одно но: я никого не расстреливаю.

— Вы предлагаете, чтобы я его арестовал? Прошу прощенья, не арестовал, а естественно:

— Расстрелял.

— Вы правы дважды: во-первых, никаких знаков вопросов, во-вторых:

— Арестуйте.

— Вы назначаете меня начальником тюрьмы, как этого, как его, в Трех Мушкетерах?

— Вы высказали мысль, обладающую большой дальнозоркостью. Даже страшно подумать: вы знаете больше меня. Так может быть?

— Рипит ит, плииз.

— Я хговорю, что только читаю тугаменты, а вон тот разливала только посвящает в рыцари. Кали из-за стойки подмигнула Дэну. Но было очевидно:

— Не узнала. — Как, впрочем, и он. Ибо была она при полном параде, и даже не в женском галстуке, а как все — с бабочкой на шее. Он пересел за стойку, предварительно проинформировав Шекспи — как автоматически сорвалось у него с языка:

— Покину вас ненадолго пока что.

— Конечно, не думаю, что мы больше не встретимся.

— Если только в театре, — сказал Дэн, и сам не понял зачем.

В театре после первого акта Дэн поймал Кали сразу после первого перерыва.

— Ты куда?

— А что?

— Я бы хотел поговорить.

— Я с незнакомыми мужчинами боюсь разговаривать. Более того:

— Мне пора идти.

— Вы кого там, — Дэн кивнул на сцену, точнее на занавес, который еще стоял перед ними, как лист перед травой, что значит:

— Закрытым, — играете?

— Что? В каком смысле? И да: — Не надо специализироваться на том, о чем вам, сэр, известно только по сомнительным слухам.

— Почему?!

— Потому что человек — и даже Ино — может измениться только на сцене, а просто так, может сколько угодно рассказывать о вере в бога, как Ван Гог, но толку:

— Не буд-д-де-т-т никакого.

— Вы меня поняли, сэр?

— Да, но я не знаю пароля выхода на Сцену.

— Я вам сказала.

— Лос Роулоттес.

— Вер-р-на-а, — даже немного удивилась она. — Я подумала, что это не вы. Хорошо, но тем не менее, подтвердить свое право придется и вам. Хорошо?

— Да, думаю, у меня что-нибудь да получится.

— Хорошо, но не зарекайтесь об успехе, которого еще не было. Как потенциальный актер вы должны знать, что даже Мейерхольду было сказано Таировым:

— Ты не мозес быть акт-тером никада.

— Решительно не согласен.

— Отлично, с этого и начнем. Вы сыграете в этой Картине Ван Гога Кецалькоатля, а я Монтесуму.

— Кого будем приносить в жертву — тайна?

— Разумеется. Вы должны принять решение по порыву души.

— Я что-то не понял: я или вы?

— Дело в том, что по уже написанному сценарию я сначала встречаю вас, как жертву.

— Так, так, так, — быстро заговорил Дэн, — это на самом деле будет, или нет?